[nest-of-valravn]

Название: "Все могло быть и так..."
Цикл: Радуга. Белый - смерть, снег, выбор.
Автор: Raven Gray
Дата: 18.02.2011
Жанр: ангст, десфик... юмор, AU, травокурение, вероятно, еще и махровый ООС
Рейтинг: G
Фендом: TES V: Skyrim
Персонажи: Многострадальный Лашанс и два ОЖП.
От автора: Осторожно, спойлеры, overпафос, множественная концовка.

De aux MS

За закрытым решеткой узким окном светила луна - она была невероятно большой, как циферблат часов на городской площади, непрерывно отмерявших секунды до утра. Если бы только в этом мире уже узобрели часы, конечно. Недозревшая до полного круга, луна смотрела в тесную камеру, оттеняя слабое синеватое свечение призрака, безучастно маячившего в углу, и еле заметный рыжеватый свет на полу, просачивающийся в щель под дверью - в каменном коридоре тюрьмы, аккурат между камерой с замерзшим во сне пленником и сошедшим с ума маньяком, горел факел. Заключенная сидела, поджав ноги, на углу стола - единственный оставшийся целым предмет мебели в комнате. Длины цепи, сковывавшей лодыжки и запястья, как раз хватало, чтобы обхватить руками собственные холодные плечи в безнадежной попытке их отогреть - руки были такими же холодными. Иногда в окно залетали порывы холодного ветра, да и по полу гуляли жуткие леденящие сквозняки - не самоубийственным было только решение забраться повыше и сжаться в комок. Дыхание вырывалось серебристыми мутными облачками, растворявшимися в полумраке. Дыханием тоже можно отмерять время, но после шеститысячного вдоха она сбилась со счета. Сколько это было - две луны, три луны назад? Она медленно повернула голову, отмечая, в каком углу был призрак, и чуть склонила голову - в серебрящихся, а когда-то золотистых волосах, блестела одна-единственная стеклянная бусина - в косичке у виска. Еще в темноте светился призрачно-синим ее когда-то вживленный на место потерянного магический глаз. Второй, зеленый, горел безумием.
Пять лун, ровно пять. Значит, до Сандаса один день. Еще четыре луны - и суд Талмор в Сиродииле. Самое большое дело. Слушатель Темного Братства, добровольно...
В камере, отдаваясь от стен, зазвучал негромкий, откровенно веселый смех. Эльфийка посмотрела на призрака:
- Эй, Люсьен, чего молчишь? Веселее!
Призрак, конечно, не отвечал. Ни живой, ни мертвый, он продолжал функционировать так, как в него это было вложено. Лишенный способный мыслить и чувствовать, репликат изредка реагировал на слова, цеплявшие в его "памяти" воспоминания жившего когда-то человека. Кроме Слушателя, репликат не был способен слышать никого - как, впрочем, никто, кроме Слушателя, не мог увидеть или услышать его самого.
"Как мертвая лягушка, у которой дергаются лапки." - с горечью подумала эльфийка, и ядовитая насмешка скользнула по губам.
- Ты Спикер, ты должен говорить, не так ли? А я будто к стенке обращаюсь. Какое безобразие! - она рассмеялась.
Призрак молчал.
Смех резко оборвался, эльфийка посмотрела на него почти испуганно и почти зашептала, подаваясь навстречу:
- Прости меня. Ладно? Молчи, только не умирай опять, хорошо? Мне просто холодно. Я злюсь, потому что холодно, да ведь? - ее щеки заблестели от слез. - Мне одиноко, но завтра ведь все исправится, да? Отец ждет меня, и ты непременно окажешься у его трона. Завтра... - она теперь улыбалась вымученной дрожащей улыбкой. - ...завтра ведь все исправится, да? Я уже мертва, не все ли равно?
Дверь в камеру распахнулась. Лейтенант Имперского Легиона, Лария, стояла на пороге, и ее лицо выражало жесточайшее желание совершить экзекуцию прямо сейчас. Грубое, пересеченное шрамом поперек лицо имперки, наверное, не умело улыбаться вовсе. А Кейсавель умела - и улыбнулась, поворачиваясь и закрывая поврежденный глаз - веко выглядело черным и обугленным, и многих было легко ввести в заблуждение насчет собственной одноглазости.
- Кто здесь, заключенная? - резко осведомилась лейтенант. - С кем ты говорила?
- Сама с собой. Я думаю, что плед бы не помешал. И новый табурет - знаете, на столе сидеть неудобно. И еще моему глазу вреден холод. Еще ему вредна морковь, знаете, хи=-хи.
Лария, хотя была по натуре холериком, обходила эльфийку стороной. Именно она убила Императора, а значит, даже безоружной, даже с подавляемой магией, могла быть смертельно опасна. Кейсавель было, впрочем, все равно - не прекращая широчайше улыбаться, она продолжала воодушевленно нести чушь в то время, как имперка тщательно осматривала вид из окна на отвесную скалу, жесткую, покрытую коркой льда и чертовски высокую.
- А еще вы думаете, что я разговариваю со стенкой. А я разговариваю с ним. - она честно ткнула пальцем в призрака, который не отреагировал на подобную деконспирацию. - Хотите кусочек замороженного пальца? Нет? А можно тут хотя бы огонь зажечь где-нибудь в углу? Холодно зверски.
Лария тщательно ощупала указанный угол, но там воздух всего лишь казался немного холоднее, чем в других частых камеры - а может, у нее просто успели замерзнуть пальцы за то время, которое она здесь находилась? За окном была суровая скайримская зима, а какое-никакое отопление было только в казармах - руки тем, кто был на дежурстве, можно было отогреть только о подвешенный ими же самими в воздухе на несколько секунд магический огонь, да еще стоило полагаться на утепленные латы. Заключенные и того не могли себе позволить.
- Еще раз откроешь рот, и я вырежу тебе язык! - рявкнула лейтенант и с грохотом захлопнула дверь камеры. А потом быстро и тщательно заперла ее на засов, два замка и активировала еще один экран, подавлявший магию - внешний.
Заключенная улыбалась, чуть покачиваясь, чтобы совсем не окоченеть, и смотрела на призрака. Призрак не отзывался, хотя, будь он хоть чуть более живым, он бы сделал все, чтобы остановить безумие.
Шевельнулась в замке спрятанная в спутанных прядях седых волос отмычка, щелкнули, открываясь, наручники. Больше ей ничего не было нужно.
Заклинание Разделения на самом деле весьма функционально, если уметь его использовать на полную мощность. Опасностей много. Сил может не хватить, что приведет к смерти использующего, или тип энергии может оказаться не тот... Заклинание нельзя прервать, когда ритуал начат, а ошибок может быть уйма. Астральные тела невозможно усилить магической энергией, пропущенной через живое тело - только ослабить. А вот жизнью, почти чистой жизнью - можно. Те, кто когда-то был жив, всегда инстинктивно тянутся на ту сторону, презирая первый закон некромантии.

Слишком много рук, тянущихся навстречу со всех сторон, скапливающихся, как трупных мух вокруг свежей плоти. Как трудно выбрать знакомую, когда ни разу не видела ее без перчатки. И как просто. Он ведь стоит в стороне, и именно в его глаза возвращается чувство осмысления происходящего, а затем - о, слава Хаосу - возникает первая эмоция. Непонимание.
"Ты здесь, но... не мертва. Если нет - уходи немедленно."
"Мне нужна твоя душа."
Он думает пару секунд - Бездна, из которой он выбрался, стирала всякие границы между чувствами, мышлением и истиной, и наконец быстро произносит:
"Бери. Если это нужно Ей."
"Миледи? - эльфийка смеется, тихо и горько. - Миледи... думаю, будет в ярости, но одобрит."
Он слышит нарастающий шум, ритмичный. Два удара, долгая пауза, снова два неторопливых, замирающих удара... снова пауза...
"Как такое возможно?" - если бы он мог еще побледнеть, он бы стал совсем белым.
"Я изучала твои работы. И Манимарко. Давно. У тебя интересные теории, кстати."
Непонимание переходит в злость - она ударяет по остроухой, стоящей пока еще с той стороны, жгучей едкой волной:
"Не смей делать этого!"
Он тоже знает первое правило некромантии. Только полужизнь невозможна без полного вложения силы, а привязка делается раз и навсегда, уже неразрываемая до уничтожения тела. Проще говоря, чтобы создать полноценную жизнь из ничего, нужен равноценный обмен.
"У меня есть отмычка. Одной тебе хватит?" - она улыбается безумно, подходя ближе - нет, она не сделала ни шагу, на самом деле, это ее жизнь, вытекая за грань, вливаясь в него самого, приближает ее к краю. - "Всегда хватало, я-то знаю."
"Только посмей, и я, именем Ситиса..."
Бездну наполняет безумный хохот. Глаз призрака из мира живых светится в темноте, синий глаз горит частицей того огня, что бывший Спикер лишь однажды видел в глазах их общего бога. Энергия течет рекой, высвобождая чужую жизнь, вселяя в того, кто ждал обещанного самим Отцом возвращения, холодное ощущение на загривке, холоднее, чем все окружающее. Это страх. Река жизни начинает иссякать, но он по прежнему не способен двинуться - только поглощать.
- Ты знаешь, во что превратилась наша семья? Когда раньше не первом месте стояла Ее любовь, теперь стоят весы жизней и золота. Догматы не чтят, не понимают их смысла. Им нужен духовный лидер, а не старуха-эльф, чудом сохранившаяся... ах, ты чудесно злишься, я ведь еще не сказала, что старуха - это я, молодая лицом только потому, что у нас, эльфов, и вправду слишком длинный срок в мире.
Чтобы оттолкнуть самоубийцу, придется протянуть через грань руки. Это убьет ее мгновенно, и даже такая жертва будет напрасной. Имперец пытается опустить голову - он чувствует покалывание в кончиках пальцев, ощущает тепло в ладонях. Гул-грохот - два удара-пауза-два удара-пауза - становится все быстрее, все оглушительнее. Он не просто заставляет уши болеть - он заставляет дрожать разделяющую миры грань. Всего несколько ударов сердца - и мужчина понимает, что он в мире мертвых не часы и не дни - годы. Двести двадцать лет с того момента, как он послал босмерку на поиски предателя, собираясь бежать в Скайрим, пока все не утрясется... неудачная и весьма глупая попытка.
Она что-то говорила. Какие-то длинные, фразы, наполовину на старых языках, наполовину на совсем родном. Иногда были фразы на общем наречии. Голос срывался, ломался, но звучал почти непрерывно, все больше заглушаемый грохотом. Грохот нарастал, все чаще, чаще, с сумасшедшей скоростью, и вдруг грань, содрогнувшись, пошла трещинами, как стекло. раскалываясь.
- Вечерняя Звезда. Величайшая иллюзия этой жизни - "невинность, Брат мой". - и тихий хохот. - Ты узнаешь Ее. Ты скажешь Им, почему она замолчала.
Месторасположение. Пароль. Даже при смерти она не пропускала ни одной детали.
Вокруг стали проступать очертания предметов, мир обрел цвет, а глазам стало больно смотреть даже на слабый свет на несколько секунд. Лашанс посмотрел на противоположную стену комнаты – на секунду ему показалось, что там было зеркало, но через мгновение наваждение отступило и его собственное призрачно-бледное лицо исчезло. Он посмотрел на свои руки - говорят, спящие никогда не могут видеть свои руки во сне - и огляделся.
За окном падали, искрясь в лунном луче, снежинки, изредка залетая в камеру, но не тая - значит, чувства его не подвели - здесь было так же холодно, как и снаружи. Было очень тихо - ни звука дыханя, ни воплей из камеры допроса, ни шуршания доспехов стражника за дверью. Целая отмычка и клинок лежали на столе - надпись, накорябанная острым камнем, гласила "BlA...E ...F W...E" - вероятно, это был Клинок Горя.
Он очнулся таким, каким она его запомнила с последней встречи. Мантия на плечах была незнакомая... но символ было определенно нетрудно узнать.
Слушатель сидела недалеко - в углу, чтобы не перегораживать путь к двери, уставившись остекленевшим взглядом единственного глаза в окно. Магический огонь, пылавший во второй ее глазнице, потух, а о том, что она улыбалась, говорила только чуть резковатая дуга к подбородку - дорожка крови от прокушенной губы. У нее были совершенно седые волосы, небрежно отсеченные ножом. Однако, ее можно было узнать - черты лица остались теми же, да и едва заметный прищур остался, мол "я знаю больше, чем ты, и попробуй угадать, что я знаю".

Finita

Он видел трупы, много раз, и само по себе мертвое тело не вызывало в нем никаких эмоций. В этот раз было отчетливое... разочарование.
Братство. С ним была связана вся его предыдущая жизнь, вся длинная, запутанная игра их Леди, а теперь - он снова мог служить Им здесь. Но эта мысль не наполняла радостью, как в прежние времена. Чувство долга не ушло, только стремление мчаться немедленно, искать и славить Ситиса как будто бы ослабло.
Ему пришло в голову, что он знал тогда весь сюжет. И подумал еще два века назад, что она не выдержит, сделает это. Теперь Братство снова осталось без Слушателя, и Мать Ночи замолчала. От этой мысли хотелось содрогнуться, но почему-то искренне - не получилось.
Над Скайримом, самым холодным королевством бывшей Империи Тамриэля, светила неполная луна, прорезая облака. Ветра больше не было.

La Comedia

В тот момент, когда Люсьен оттащил труп лейтенанта Ларии за шкаф в казармах, он услышал деликатное покашливание за спиной. Живых на этаже больше не было. Совершенно точно.
- Господин Спикер, я Алайр.
Он еле удержался, чтобы не переспросить «что»? Алайр рассмеялась. Ее смех был почему-то знакомым. Она была босмеркой, с золотистыми светлыми волосами и большими желтоватыми глазами, смеющийся взгляд которых был в то же время холодным и внимательным.
- Вы не заберете у меня этот мешок, пожалуйста? – попросила она, вытаскивая из-за двери суму, явно тяжелую.
Люсьен молчал, вопросительно вскинув брови. Алайр вздохнула, раскрыла мешок, и из него выпал один из черных камней душ. Камни бывший Спикер узнал без труда – когда-то он мог создать их сам.
- Эти эпатирующие Слушатели – такая морока. – пожаловалась Ее Тень. – Слишком много хлопот, понимаете. Я запоздала слегка – навернулась на чертовой ледяной глыбе. Простите. У вас речь не отшибло?
- Кейсавель? – тихо поинтересовался Люсьен, и в голосе его можно было прочесть очень опасную интонацию. Чувство юмора у его протеже явно успешно скончалось в муках.
- Нет. – немного удивленно отозвалась босмерка, скрещивая руки и вскидывая бровь. – В смысле, я – нет. А что?
Приглядевшись, действительно можно было заметить разницу – более тонкие губы, скулы чуть ниже, выражение лица немного другое. Значит, просто феноменальное сходство, может быть, каким-то чудом даже родство. Интересно, неужели Слушатель нашла время выйти замуж? Какой-то абсурд, но... похвально, черт возьми, судя по тому, что ее – дочь? – тоже служит в Братстве.
- Я ее Сестра, а не сестра. – немного сердито отозвалась босмерка, почти точно угадав следующую его мысль. – Между нами нет родства.
- Люсьен Лашанс, рад знакомству. Как вы пробрались мимо стражи на нижних этажах? Это крепость Плача Мороза.
«Охраны должно быть как крыс.»
- Да, я заметила. – немного рассеяно отметила Алайр, окинув помещение взглядом. – А где Слушатель?
Люсьен постарался, чтобы его голос звучал ровно, много усилий на это не потребовалось:
- Мертва.
- Как так? – опешила Алайр, ее растерянность явно возвелась в степень. – Когда она успела отравиться?!
- Отравиться чем? – в свою очередь удивился Люсьен.
- Вообще.
- Барышня, помилуйте, еще полчаса назад я был мертвее тел в соседних камерах! Что здесь происходит?
- Еще полчаса назад они были живы. – фыркнула Алайр. – Ей двух душ не хватило.
Картинка начала складываться.
- Стала бы я таскать эти кирпичи с собой, – босмерка негодующе тряхнула мешком. – если бы не нужно было обеспечить поддержку.
- Так она...
- ...да, и отморозила себе все! – раздался ворчливый хриплый голос из коридора. – Кой черт сразу «мертва», Лашанс? Мать Ночи не смогла от меня избавиться, Мотье Беламон не смог меня убить, кухня Антуанетты Мари не смогла меня убить! Двести лет и плохо оформленная связка новобранцев плохо действуют на нервы, безусловно, но мы же знаем, что... о. – седая бывшая заключенная, позванивая связкой ключей, показалась в дверях – все в той же тюремной робе, но ухмыляющаяся с таким сарказмом, что не возникало никаких проблем с идентификацией. – Я хочу себе трон с подогревом.
- Женщины. – Спикер закрыл лицо рукой.
- О, да. Только начинать надо не с меня. – хихиканье. – Ты не видел мою одежду? – она принялась обшаривать близлежащие сундуки, бурча себе под нос что-то о несовершенстве мира и неправильном художественном оформлении мантий Черной Руки.
- Кейсавель, я могу поинтересоваться...
- Не можешь. – фыркнула босмерка.
- А я все-таки спрошу о причине этого... этого... – он посмотрел на свои руки снова, на всякий случай ущипнул себя за запястье – сквозь перчатку получилось все равно ощутимо, но кошмар не прекратился. Он-таки был жив. – совершенно абсурдного и безответственного с твоей стороны деяния. – с нажимом продолжил Спикер. – Подобным поведением ты позоришь Братство, Мать Ночи и светлую память всех, кто отдал за тебя жизнь...
- Хо-хо, когда это ты успел опять скопытиться?
- Кейсавель Лаинар, я не понимаю, как настолько бесконтрольное, непредсказумое, сумасшедшее существо могло оставаться на этом посту столько времени.
- Снова. - хохотнула эльфийка.
- Снова?.. Прошу тебя, скажи мне, что ты пошутила.
- Она назвала меня Слушателем, стоило мне влезть в ее гроб и...
- Что?!
- Тихо-тихо, успокоились, господа. – Алайр с трудом удерживала мужчину, честно пытавшегося задушить главу Братства. – Господин Спикер, мне тоже иногда хочется, поверьте, но это правда не повод...

P.S.

***
- Чувствуешь? Магия. Древняя, сильная, она исходит от Колледжа. Как биение сердца.
- Ты облил мою мантию тролльей кровью, она не отстирывается, я с тобой не разговариваю... ну вот, опять.
- Тебе не удалось испортить мне настрой. Даже не надейся.
- Может, хватит устраивать семейную сцену?
- Споешь? Ты закончил колледж Бардов в Солитьюде, я знаю.
- Откуда?
- Слушатель, вы меня слышите?
- Люсьен, я поняла это, как только пришла в город в черно-серебряной гамме, с растущим на каждом углу пасленом, с языкастыми юношами в загашнике...
И Кейсавель постучала в Черную Дверь нового Святилища.

P.P.S.

***
- «Что, ви таки опять стучите?» - спросила Дверь.
- Таки да, Брат Мой. – бодро отозвалась босмерка и скользнула за дверь до того, как об нее разбился очень непафосный ком снега.
Самое противное было в том, что дверь захлопнулась. То есть, пароль требовалось повторить. Люсен и Алайр переглянулись.
- Нужно будет поменять? – поинтересовалась Алайр.
Молчание было ответом.